Уродка: и аз воздам - Геннадий Петрович Авласенко
– Я тебя сейчас в мешок твой вонючий обратно доставлю, понял?! – уже не имея ни сил, ни желания сдерживаться, заорала я, хватая этого сучёнка за отвороты его курточки и хорошенько при этом встряхивая. – С превеликим удовольствием даже… и крысам потом с ещё большим удовольствием мешок этот назад верну! И пускай они тебя хоть живьём жрут, хоть на потеху своим крысятам в норы свои мерзкие по очереди засовывают!
Я трясла его изо всех сил и орала в самое, считай, ухо… а потом вновь швырнула на пол и, подхватив валявшийся неподалёку мешок, ткнула его пацанёнку прямо в перекошенную от ужаса физиономию.
– Снова туда захотелось, да?! А ну, давай, полезай!
– Не надо, тётенька! – завопил пацанёнок, дробно суча ножками, и наконец-таки расплакался. – Я больше не буду!
– Ах, ты не будешь больше?! – всё никак не могла успокоиться я. – Ах, теперь я для тебя тётенькой стала?! Была грязной уродкой, а стала чистенькой тётенькой, так?! Племянничек какой выискался… скажите, пожалуйста!
Но злость моя начинала уже постепенно угасать, тем более, что пацанёнок этот не просто испуганно плакал сейчас, он прямо-таки весь сотрясался от рыданий. А потом я заметила ещё и мокрое пятно на его белых штанишках, которое всё продолжало и продолжало увеличиваться… заметила – и злости, как ни бывало. Вместо неё – смущение какое-то непонятное вдруг меня охватило…
– Ладно! – буркнула я, отбрасывая в сторону мешок и выпрямляясь. – Не собиралась я тебя в мешок этот обратно засовывать, тем более, крысам на съедение отдавать! Попугать просто решила, понял?!
– Правда? – всё ещё всхлипывая, произнёс пацанёнок, глядя на меня исподлобья.
– Правда! – сказала я, протягивая ему руку. – Вставай, тут пол холодный! Простудишься ещё…
Но он поднялся и без моей помощи. И сразу же ухватился рукой за штанишки, потом перевёл растерянный взгляд на влажное пятно на полу.
И как-то съёжился весь, сгорбился. На корточки даже присел… в мою сторону и не смотрит…
Застеснялся он передо мной, что ли? Или, что куда более вероятно, вновь рассердить опасается?
Вообще-то, люди из посёлка перед нами, уродами, не очень то и стесняются. Могут и нужду при случае в нашем присутствии справить… да и не только это. Уроды ведь, с их точки зрения, не совсем люди… чего, спрашивается, перед ними особо деликатничать?
А вот нам перед ними даже плюнуть себе под ноги и то опасно. В лучшем случае – изобьют до потери пульса…
– Простите, пожалуйста! – прошептал вдруг пацанёнок жалким срывающимся голоском, по-прежнему глядя куда-то в сторону. – Простите…
– Да ладно тебе, всё в порядке! – попыталась подбодрить его я. – Подумаешь, штанишки слегка обмочил… со всяким может случиться! Сейчас ванну примешь, штанишки твои быстренько постираем. Не надо за это прощение просить.
– Я не за это… – всхлипнул пацанёнок и, наконец-таки поднял на меня глазёнки, полные слёз. – Я просто… просто я…
Не договорив, он замолчал и вновь всхлипнул.
– Ты просто… – повторила я, подходя к диванчику у стены и опускаясь на него. – Что, ты просто? Ну, говори, не бойся!
– Просто я… – снова начал пацанёнок, – просто решил поначалу, что ты тоже в сговоре…
– В сговоре? – не сразу поняла я. – С кем в сговоре?
То, что пацанёнок в разговоре со мной вновь перешёл на «ты», меня как-то совсем не задело. Тем более, ничуточки даже не рассердило.
– В сговоре с крысами?
– С нашей служанкой, – прошептал пацанёнок. – Она меня специально крысам отдала. Потому что ненавидела очень. А ещё за деньги…
– За деньги?
– Крысы служанке деньги пообещали. Много. И убежище. Я сам слышал, как она от них всего этого требовала, пока меня крысы в мешок запихивали. А одна из крыс запищала, набросилась на служанку и начала её зубами рвать.
Пацанёнок замолчал, и я тоже молчала, раздумывая: соврал он мне сейчас или чистую правду сказал?
И то, и другое было одинаково вероятно…
– Дура какая, – вновь заговорил пацанёнок, и я не сразу поняла, что он имел в виду именно свою бывшую служанку. – Кому поверила: крысам! Им нельзя верить!
– Это точно, – согласилась я. – Нельзя! А как насчёт тебя? Тебе верить можно?
Пацанёнок ничего не ответил. Он лишь ещё больше съёжился.
– Ведь соврал насчёт служанки, признайся? Насчёт того, что она в сговоре была с крысами. Соврал ведь?
И вновь пацанёнок ничего мне на это не ответил.
– Как твоё имя? – спросила я, на ходу меняя тему разговора. – Меня, к примеру, Викторией зовут. А тебя?
– Алексом, – сказал пацанёнок, и вдруг вздрогнул, как от удара. – Ты… ты та самая Виктория?
– Та самая, это какая? – невольно насторожилась я.
– Виктория Рыжеволосая?
До сегодняшнего дня даже не слышала я, чтобы кто-нибудь меня так называл, а сегодня вот уже в третий раз услышать довелось. Сначала от расфуфыренного франта на дороге, потом от тех крыс-мародёров, а теперь ещё и от пацанёнка этого. Как его там… Алекса?
Ну что ж, Рыжеволосая так Рыжеволосая! Не самое плохое прозвище…
– Та самая?
– Точно, – кивнула я головой. – Та самая!
– Но ты ведь с крысами заодно. Почему же тогда меня от них спасала?
Не зная, как и ответить на этот вопрос, я просто не ответила ничего.
– Ты, наверное, не знала, что в мешке именно я? Думала – ребёнок из резервации, да?
Какой смышленый пацан! Всё на лету схватывает, несмотря на мокрые штанишки!
– А если бы знала?
– Если бы да кабы! – почему-то разозлилась я. – И вообще, давай закроем эту тему! Спасла – значит…
Тут я замолчала на мгновение. А действительно, это хоть что-либо да значит? Или и не значит это ничего?
– Значит, так нужно было! И запомни хорошенько Алекс: я не заодно с крысами! И никогда не была с ними заодно! Я сама по себе, понял?!
Алекс послушно кивнул, но хорошо видно было, что поверил он мне всё же не полностью…
– Что ещё спросить хочешь?
– Почему тебя Рыжеволосой называют? – неожиданно поинтересовался Алекс.
– Хочешь знать, почему?
Я сорвала с головы полотенце.
– Вот из-за этого! Ещё вопросы будут?
Не отвечая, Алекс смотрел на мои волосы. Наверное, впервые увидел такое, а ранее и не подозревал даже, что уроды головы свои постоянно бреют не просто так, а чтобы хоть немножко этим на жителей посёлка походить.
Глава 11
Господин старший инспектор
Скрипнула входная дверь, но инспектор так и не поднял головы от разбросанных на столе бумаг, таких разных и таких одинаковых по убогому своему содержанию. С самого утра он сидел вот так неподвижно и всё смотрел и смотрел
